«Ничто так не покалечило российскую науку, как война!» — Ольга Орлова о «новосибирском деле» ученых
Главный научный сотрудник Института теоретической и прикладной механики (ИТПМ) Сибирского отделения РАН Валерий Звегинцев арестован по делу о госизмене. Ученого арестовали еще 7 апреля, но об этом стало известно только сейчас из открытого письма его коллег, выступивших в поддержку Звегинцева и других новосибирских ученых, обвиненных в госизмене. В письме они упоминают еще троих коллег, обвиненных в госизмене за последний год: главного научного сотрудника ИТПМ Анатолия Маслова, руководителя института Александра Шиплюка, а также сотрудника Института лазерной физики Дмитрия Колкера, которого из больницы привезли в следственный изолятор «Лефортово», где через несколько дней после ареста он умер. У Колкера была четвертая стадия рака. О том, почему обвинения ученых в госизмене стали в современной России обычным явлением, что ждет российскую науку в этих условиях и почему некоторые ее области становятся опасными для работы, Русская служба RFI поговорила с главным редактором издания T-invariant русскоговорящего академического сообщества Ольгой Орловой.
Опубликовано:
RFI: Почему об аресте Звегинцева мы узнали только сейчас и в чем особенность «новосибирского дела»?
Ольга Орлова (главный редактор издания T-invariant): Первая особенность «новосибирского дела» в том, что между арестами Маслова, Шиплюка и Звегинцева, которого арестовали только недавно, — временной разрыв. Их обвиняют в госизмене на основе публикаций и выступлений на научных конференциях в разные годы.
А на самом деле, по сведениям сотрудников института, там уже давно, еще задолго до арестов — примерно с 2015-2016 года, был очень жесткий контроль из двух экспертных комиссий, которые следили как за публикациями, так и за выступлениями ученых за рубежом. Нельзя было ни выступить, ни сделать презентацию, ни доклад, ни опубликовать статью, не пройдя две эти экспертные комиссии допуска. И сам директор института Александр Шиплюк, которого арестовали вторым, за этим очень сильно следил.
По сведениям некоторых сотрудников, которые еще до ковида ездили с научно-популярными лекциями, не связанными с тематикой института, в страны СНГ, даже в таких случаях Шиплюк настаивал, чтобы все это проходило через экспертные комиссии допуска. Сотрудники института говорят, что это очень строго соблюдалось. Поэтому аресты директора и ключевых сотрудников вызывают у коллег недоумение, видимо, реальные причины какие-то другие.
Важно сказать, что эти ученые имели допуск к «закрытым» тематикам, подробностей которых многие сотрудники в институте не знают. В частности, у них были общие публикации.
Почему об арестах мы узнали, по сути, из письма ученых?
Это тоже интересный и важный момент. Когда арестовали Маслова — это было в июне 2022 года, — было больше информации и было больше публичности. За почти год ситуация очень сильно изменилась, потому что ни родственники, ни коллеги арестованных не хотят никакой публичности. Когда было дело Колкера, члены семьи, коллеги и адвокаты общались с прессой. Сейчас члены семьи и коллеги считают, что любая публичная информация может обвиняемым только навредить.
Можно ли сказать, что та сфера, в которой работали ученые, сейчас небезопасна?
В данном случае речь идет об ученых, которые участвовали в закрытых разработках. Очевидно, что вся эта сфера в условиях войны не является безопасной, поскольку они в фокусе внимания силовых структур и власти. Насколько известно, после арестов из ИТПМ сотрудники либо стали уходить из «закрытых» проектов, либо из самого института.
И даже те ученые, которые занимаются только фундаментальной наукой, все равно сильно подавлены. Они считают, что если арест последовал после выступления на конференции по открытой тематике, и выступление было проверено экспертной комиссией, которая дала разрешение, то теперь уже любой, кто решится на международный контакт, находится под ударом, вне зависимости от его научных интересов.
Вы вспомнили дело Колкера, у него ведь тоже лекция, с которой он выступал в Китае, была проверена на секретность?
Совершенно верно! Дело в том, что в Сибирском отделении институты, которые имеют отношение к прикладным исследованиям, к разработкам, контроль за любыми внешними публикациями, выступлениями на конференциях очень жесткий. Лекция Колкера, за которую ему было предъявлено обвинение, экспертизу прошла, что важно.
Еще один интересный момент — несмотря на то, что в Институте теоретической и прикладной механики произошел арест директора и двух таких видных фигур как Маслов и Звегинцев, экспертные комиссии не были распущены, не были переформированы. Не было предпринято мер по защите и предотвращению обвинений в нарушении режима секретности. Видимо, опять -таки потому, что реальные причины арестов ученых из ИТПМ не связаны с нарушением регламентов.
Более того, у председателя Сибирского отделения РАН Валентина Пармона есть заместитель — генерал-лейтенант ФСБ Сергей Старицын, которого назначили в 2019 году именно с той целью координации взаимодействия академии с госорганами, в том числе и с силовыми. И все эти аресты находятся по идее в сфере его ответственности. Тем не менее, с его стороны не последовало комментариев. Тем более, судебные заседания, когда выносили решение по мере пресечения, были закрыты, сотрудники института не могли там присутствовать.
Так что, главное, пожалуй, что заметно отличает эти последние аресты от всех предыдущих «шпионских дел» (по госизмене, по гостайне), даже включая Колкера, что такого отсутствия информации, такой закрытости не было никогда. По сути, сотрудники института сами толком не знают, в чем обвиняют их коллег. Это следует и из открытого письма, опубликованного в их поддержку.
Это письмо вызывает двоякое ощущение. С одной стороны, люди испуганы, а с другой, несмотря на это, они не побоялись выступить, поставить свои подписи под этим письмом.
Это связано именно с тем, что они понимают, что все под ударом. Руководство работало по процедурам, по которым работают все сотрудники. Если руководство арестовано, то все сотрудники находятся под ударом. Все понимают, что нет никакой поддержки.
Фактически единственное, что они могут сделать — это публично обратиться за помощью. Но вопрос — к кому? Если ты работаешь по выработанному регламенту, и несмотря на это все равно коллеги попадают в тюрьму, то, конечно, это абсолютно фрустрирует людей, они не знают, что делать.
Если я правильно понимаю, все ученые выступали в странах, которые Россия не считает «недружественными». Речь ведь не идет о контактах со странами Запада?
Да, парадокс ситуации в том, что в тот момент, когда происходит институциональный разрыв с западной наукой, когда правительство призывает российских ученых развернуться на Восток, их обвиняют в госизмене за контакты с Китаем и Ираном. Это еще раз указывает на то, что скорее всего, реальная причина арестов не разглашается.
Из открытого письма следует, что ученые не просто себя чувствуют под ударом, а говорят о том, что это угрожает российской науке, даже не связанной с какими-то секретами. Можно ли говорить о каких-то безопасных сферах науки?
Больше всего российской науке угрожает война. В ситуации, когда силовые структуры теперь вмешиваются во все профессиональные сферы, включая академическую науку, когда уничтожены независимые СМИ, когда криминализована любая критика действий властей, безопасных территорий не осталось. В этом смысле положение доктора наук по истории не сильно отличается от доктора наук по прикладной физике, по прикладной механике.
Ученые находятся в поле произвола силовых органов. Мы с вами знаем, что прокуратура пришла в Европейский университет. Что они делают? Проверяют на экстремизм диссертации. Они запросили тематические планы университета и так далее. В этом смысле люди, которые занимаются социологией, историей, философией в Европейском университете, ничуть не менее под ударом, чем физики из Новосибирска.
В этой войне мы видим, что высокоточное оружие, которым хвасталась российская власть, оказалось по факту не таким точным. Я не говорю уже о других сферах жизни, но если ученых будут сажать за завизированные выступления и публикации, то кто будет разрабатывать новое оружие?
Очевидно, такими действиями силовики ослабляют обороноспособность России, что в международном сообществе воспринимается как благо. Именно поэтому новосибирским ученым трудно рассчитывать на поддержку со стороны зарубежных коллег. Если мы проанализируем комментарии в социальных сетях на эти события, то типичная реакция такая: чем меньше в России будет квалифицированных ученых, разрабатывающих оружие, тем миру безопаснее.
А если бы мировое сообщество вступилось за российских ученых, это могло бы как-то им помочь?
Если говорить про все предыдущие практики, то чем больше была поддержка с «большой земли», из большой науки, тем больше шансов, что людей хотя бы не покалечат в СИЗО. В этом смысле публичность и мировая поддержка — это единственное, что работало в таких ситуациях. В случае же, когда во время войны арестовывают ученых, имеющих отношение к закрытым тематикам, мы видим совсем другую реакцию.
Где сейчас находятся арестованные ученые?
Насколько мне известно, Маслов и Шиплюк в СИЗО «Лефортово» в Москве, а Звегинцев под домашним арестом, он пожилой человек, и у него довольно тяжелое состояние здоровья. Вероятно, после смерти Колкера судья не рискнул отправить его в «Лефортово».
О каких перспективах российской науки тогда можно говорить в этой ситуации?
Все перспективы российской науки закончились 24 февраля. Ничто так не покалечило российскую науку, как война! Говорить о перспективах науки в стране, которая подвергается изоляции трудно. Ведь сейчас наука делается глобально.
Но наивно было бы думать, что в такой огромной стране, где много университетов, молодежи, наука вдруг исчезнет. По инерции какое-то время многие проекты еще будут продолжаться.
Опыт советских лет и опыт 90-х годов говорит о том, что какие-то области теоретические, например, типа математики, будут зонами интеллектуальной эмиграции для талантливой молодежи.
А все, что будет связано с разработками, с прикладными исследованиями — у этого всего судьба очень тяжелая, потому что нет никакой приборной базы. Понятно, что через Китай или Индию будут скорее всего не научные приборы ввозить, не фемтосекундный лазер или масс-спектрометр, а что-то другое, критично важное для экономики, вроде запчастей для самолетов.
Возможно, какие-то экспериментальные области исчезнут, как мы наблюдали в 90-е.
Актуальные общественные и гуманитарные науки, связанные с исследованиями современной экономики, социологии, политологии, новой истории, застынут и не будут развиваться, как мы наблюдали в советское время.
А у каких-то областей, вроде античных исследований или алгебраической геометрии есть шанс дожить до новых времен.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться